Август 1927 года. Карола Неер. Спорт
Sport

Ich liebe den Sport
Tous les sports d’ete et d’hiver
Eishockey
Eiscremsoda
Bob mit Bobby
Germans
Playing Golf in Germany Und Polo in Brioni!


Ich ritt in Baden-Baden
Um fünf Uhr früh die Oos entlang
Ich fuhr einen kleinen Steyrwagen
In Wien zuschanden
Ich segelte auf dem Wannsee
Schwamm am Lido
Und bin sogar (wenn auch widerstrebend)
Den Watzmann hinaufgeklettert.



Ich kann Spagat
Rad fahren
Rad schlagen,
Ich lauf gern Eis
Aber noch lieber: Gefahren

Ich flog
Aus meinem ersten Engagement
Und mit dem Wasserflugzeug
Von Triest nach Venedig.
Motorrad rasselte ich den Feldberg hinunter
An einer scharfen Kurve
War es beinah schief gegangen


Ich tanz
Black and White bottom
Und manchem auf der Nase herum

Ich spiele
Klavier
Poker
Wasserball
Erdball
Und Theater.
Ich habe etliche Herzen
Knock-outgeschlagen.
Ski-heil!

Спорт

Я люблю спорт
Летние и зимние виды спорта
Хоккей на льду
Ледяную крем-соду
Боба с Бобби (возможно тут игра слов и под словом Боб подразумевается модная стрижка)
Немцев
Играем в Гольф в Германии и в поло в Бриони!

Я скакала верхом в Баден-Бадене
В пять утра вдоль Ооса (водоем в Баден-Бадене)
Я ехала в небольшой машине Стейр (марка машин, австро-венгерской компании Steyr-Daimler-Puch)
Загнала ее в Вене (тут переводчик перепутал слово Wien (Вена) со словом Wein (вино)
Я ходила под парусом на Ванзее (озеро в Берлине)
Плавала в Лидо
И даже (хотя неохотно)
Взбиралась на Ватцман (горный массив в Альпах)

Я могу сделать шпагат
Ездить на велосипеде
Делать колесо
Охотно катаюсь на льду
Но всего милее: риск

Я вылетела после моего первого ангажемента (тут возможно тоже игра слов)
На гидроплане
Из Триеста в Венецию
Громыхая на мотоцикле вниз по Фельдбергу (высочайшая горная вершина Шварцвальда)
На крутом вираже
Он чуть было не сорвался

Я танцую
Блэк энд вайт боттом (популярные танцы в 20-х)
И кое-кого вожу за нос

Я играю
На клавире
В покер
Водное поло
Эдбаль(популярная игра с огромным надувным мячом, хотя возможно тоже игра слов)
И в театре
У меня много сердец
Нокаутированных побежденных
Ски-хайль! (лыжное альпийское приветствие в те годы)

Послесловие.
После того, как этот материал был написан, той осенью 2019 года я лежала без сна и много думала обо всем - слишком глубоко я погрузилась в эту историю. В мир этой женщины, сбежавшей от Гитлера в Советский союз, который наверное казался им с мужем землей обетованной. Но земля обетованная стала ловушкой для обоих. Оба погибли здесь. И я пыталась понять - как это вообще? Как они все могли находить в себе силы жить? Я вспоминала все, что знала об этом страшном времени. Все те воспоминания, рассказы. И знаете, что самое удивительное? Если, конечно, здесь вообще применимо слово - удивительное. Оказалось, что я уже читала про Каролу Неер! Просто там упоминается другое ее имя, вернее двойная фамилия и я не сразу смогла сопоставить, что это про одного и того же человека. А читала я про нее в "Крутом маршруте" Евгении Гинзбург. Вот эти два отрывка.

"Теперь я в большой комнате, битком набитой голыми и полуодетыми женщинами. Черными галками выделяются надзирательницы в темных куртках. Баня? Медосмотр? Нет. Массовый личный обыск вновь прибывших.
– Раздевайтесь. Распустите волосы. Раздвиньте пальцы рук. Ног… Откройте рот. Раздвиньте ноги.
С каменными лицами, точными деловитыми движениями надзирательницы роются в волосах, точно ищут вшей, заглядывают во рты и задние проходы. На лицах одних обыскиваемых женщин – испуг, на других – омерзение. Бросается в глаза огромное количество интеллигентных лиц среди арестованных. Работа идет быстрым темпом. На длинном столе растет гора отобранных вещей: брошки, кольца, часы, сережки, резинки, записные книжки. Это ведь москвички, арестованные только сегодня. Они только что из дома, и у них много всяких милых мелочей. Им еще тяжелее, чем мне. У меня бесспорное преимущество – полугодовой опыт и то, что мне уже нечего терять.
– Одевайтесь!
Ко мне вдруг подходит молодая девушка, почти девочка, с коротко остриженными «под мальчика» волосами.
– Вы член партии, товарищ? Не удивляйтесь, что я спрашиваю об этом здесь. Мне по вашему лицу кажется, что вы коммунистка. Ответьте, мне это очень важно. Да? Ну вот, а я комсомолка. Катя Широкова меня зовут. Мне 18 лет. Я не знаю, как себя вести. Посоветуйте. Смотрите, вон та немка спрятала в волосы несколько золотых вещей. Должна ли я сказать надзирательнице? Я просто теряюсь. С одной стороны, донос – это противно. А с другой – ведь это советская тюрьма, а она, может быть, настоящий враг?
– А мы с вами, Катя?
– Ну, это, конечно, ошибка. Лес рубят – щепки летят. Я уверена, что выпустят. Но страшно трудно решить, как вести себя вообще и вот в данном случае…

Я смотрю на женщину, указанную Катей. Вижу лицо необычайно нежной красоты и обаяния. Потом я узнала, что это была известная немецкая киноактриса Каролла Неер-Гейнчке. Вместе с мужем-инженером она приехала в 34-м году в СССР. Два колечка, удачно спрятанные от бдительных очей надзирательницы, были памятью о муже, которого она считала уже мертвым. Ловким движением актрисы, часто снимавшейся в приключенческих фильмах, она сумела спрятать две золотые вещицы в золотом изобилии своих волос. Милая, забавная мордочка Кати Широковой устремлена на меня с требовательным вопросом.
– Вам хочется получить директиву, Катюша?
– Ну, хотя бы в данном случае. Вот с этой немкой…
– Знаете что, Катя… Поскольку мы голые сейчас, и в буквальном и в переносном смысле слова, то, я думаю, лучше всего будет руководствоваться в поступках тем подсознательным, что условно называется совестью. А она вам, кажется, подсказывает, что донос – это гадость?
Так были спасены два колечка Кароллы Гейнчке. Впрочем, ненадолго, как и сама Каролла”.
Позже, уже в пересылке, в “столыпинском вагоне”, Евгения Гинзбург вновь встретила Каролу:
“–Ах, геноссин, вир зинд дох беканнт…
Я сразу узнаю золотоволосую немецкую киноактрису Кароллу Неер-Гейнчке, ту самую, которая прятала свои золотые вещички во время того памятного первого бутырского обыска. Каролла за это время очень изменилась. Потускнело темное золото волос, у рта обозначились тонкие скорбные морщинки. Но она стала еще обаятельнее, чем прежде. Лицо белое как слоновая кость, без малейшего намека на румянец, детская улыбка, грустные темно-желтые янтарные глаза. Приговор Кароллы был повторением моего. Только ей, конечно, было в тысячу раз хуже моего, потому что вдобавок ко всему она еще была без языка. В камере, куда она попала, никто не говорил по-немецки.
И теперь, вспомнив несколько случайных фраз, которыми мы с ней обменялись во время первой встречи, она не нарадуется, что нашла собеседницу, хотя и с ошибками, но говорящую на ее родном языке. Она ничего не знает о муже. Но точно уверена, что его уже нет. Оно не обманывает, это ощущение неотвратимого вечного одиночества, которое у Кароллы теперь всегда вот здесь… Она показывает не на сердце, а на горло”.

Е. Гинзбург “Крутой маршрут”